Всевидящее око [Чернее черного. Всевидящее око. Работа для гробовщика] - Найо Марш

— Удалять роговые оболочки у всех трупов?

— Вовсе нет. Ничего подобного нам и в голову не приходило.

Доноры сдают кровь добровольно. Здесь нет никакого принуждения, и у нас вполне достаточно материала для переливания. Нам нужна гласность и помощь населения.

— Это не одно и то же. Люди отдают свою кровь, и это позволяет им в некотором роде чувствовать себя героями или благодетелями.

— Отдать что-либо после своей смерти — совсем другое дело. Трудно ощутить благородство своего поступка.

— Я не понимаю, почему об этом нельзя спросить у родственников. Ни один закон не может распространяться на трупы. Это нонсенс. — Одновременно Дэвид подумал, что это глубоко укоренившееся предубеждение берет свое начало в предрассудках древних и связано с колдовством. Если взять у мертвого какую-то часть тела, то оно лишается силы этой части. Он не стал высказывать свои мысли вслух и просто заметил: — Берк был исключением, можно сказать, просвещенный донор. Не повезло, что они оказались бесполезными после его смерти.

Взгляд Коула помрачнел. Похоже, он опять был готов взорваться, но быстро овладел собой, попрощался и отвернулся.

Уинтринхэм остался стоять на ступенях больницы и наблюдал, как Симингтон-Коул сел в машину и уехал. Резкий, безжалостный взгляд на его худощавом лице, схваченный художником, был очень тонко подмечен. Это был человек одной цели и больших амбиций в том, что касалось не только лично его, но и его профессии. Его мастерство в избранной им области было превосходным, но Коул был тщеславен и никогда не удовлетворился бы демонстрацией своего искусства в тривиальных операциях. Он постоянно расширял область приложения своего таланта. Операции на роговой оболочке глаза представляли для него особый интерес. Но как далеко ему удастся зайти, чтобы преодолеть недостаток материала, на который он жаловался?

Дэвид понял, куда завели его эти рассуждения, и постарался отогнать от себя тревожные мысли. Если Симингтон-Коул мог дойти до этого, то он был, несомненно, сумасшедшим. Кроме того, это было просто маловероятно, ведь если хирург решился на убийство Берка, то не смог бы получить роговицы до того, как тело будет обнаружено, прекрасно сознавая, что за этот промежуток времени они испортятся. Как это, собственно, и произошло. Но тем не менее Уинтринхэм все же решил поинтересоваться у суперинтенданта Митчела — был ли ограблен Освальд Берк и как это могло стать известно хирургу-офтальмологу. Ему не верилось, что патологоанатом Министерства внутренних дел мог поделиться с Коулом такой информацией.

Он сел за руль своей машины с твердым намерением немедленно получить ответ на этот вопрос. Дэвид нашел Митчела в Ярде и все ему выложил.

— Ах, да, все именно так и было, — сообщил ему полицейский. — Вчера вечером он позвонил по поводу того, что был с мистером Берком на выставке в ту среду. Мы попросили его зайти и рассказать все, что ему известно. Не носил ли Освальд с собой часы, бумажник и тому подобное. Тут Коул и рассказал про золотой портсигар и приличную сумму денег в бумажнике и прямо спросил, нашли ли их. Ему и так стало это понятно из моих вопросов, так что я не стал отрицать очевидные вещи.

— Хотел бы я знать, зачем он назвал источником информации Лонгриджа.

— Скорее всего, ему не хотелось выглядеть в глазах окружающих полицейским осведомителем.

— Но что тут такого? Он был с Берком в дружеских отношениях. Прессе об ограблении ничего не известно. Не слишком ли поспешно эта информация стала достоянием Коула?

— Я уже говорил, что он бы все равно догадался. Кроме того, пресса не столь уж умна, как они это нам внушают. Там же взломали сейф, и журналисты хотели связать два этих события вместе. Но их предупредили; поосторожнее обходиться с его репутацией. Ты знаешь, что критик был фигурой значительной.

— Это для меня не секрет. Что-нибудь грозит его репутации?

— Абсолютно ничего. Правда, у него был довольно любопытный характер: всегда ругал молодых художников в печати и часто помогал им своими средствами.

— Я знаю. Довольно интересный тип.

— Пару раз грязные писаки пытались сыграть на этом, но их вовремя одернули. У их редакторов хватило здравого смысла не давать хода их писанине.

— Понятно, — сказал Уинтринхэм. Когда он вернулся к машине, то задержался у телефонной будки и позвонил домой Джил, что не будет домой к обеду. После этого Дэвид сел за руль и направился в Кенсингтон, к месту жительства Освальда Берка.

Миссис Берк была дома и согласилась его принять. Он начал с извинений за непрошеное вторжение.

— Но вы мне знакомы, — сказала она, — или, точнее, я о вас слышала. Джим Коул — наш старый знакомый. Он часто упоминал вас, когда рассказывал про госпиталь. Кроме того, мы наслышаны о вашей общественной работе.

— Именно поэтому я и решил навестить вас, — заметил Дэвид. Ему было забавно услышать, как известного хирурга фамильярно величают Джимом Коулом. Ему стало любопытно, не приобрел ли Симингтон свою двойную фамилию по мере того как росла его известность. Но его лицо продолжало оставаться бесстрастным, и он серьезно посмотрел на миссис Берк.

— Совершенно случайно я встретил вашего мужа вместе с Симингтоном-Коулом в среду на выставке. Мы с женой перекинулись с ним парой слов. Впоследствии в моем распоряжении оказалось несколько фактов, которые могли заинтересовать полицию. Я лично знаком в Скотланд-Ярде с одним суперинтендантом и изложил ему все, что мне было известно. Он как раз занимается этим делом.

— Какие факты? — полюбопытствовала вдова. Дэвид подумал, что у нее отменное самообладание для женщины, внезапно пережившей такое трагическое несчастье. У нее под глазами пролегли заметные тени, лицо было напряженным, но никаких следов недавних слез, а голос оставался ровным и спокойным. Все же она выглядела лет на шестьдесят, была хорошо воспитана, как и многие женщины ее круга, и привыкла не выставлять напоказ свои эмоции. Чем сильнее были ее чувства, тем крепче она держала себя в руках, и было бы неправильно считать миссис Берк бессердечной.

Уинтринхэм кратко рассказал ей про Тома Драммонда и его набросках, которые могли бы заинтересовать полицию. Она кивнула и вопросительно посмотрела на гостя.

— Я уверена, что вы пришли не для того, чтобы просто рассказать мне об этом, — заметила вдова.

— Нет, — без колебаний согласился Дэвид. — Я думаю, в его среде многие коллеги были с ним не согласны. Некоторые считали его взгляды слишком радикальными или ошибочными, но вряд ли несогласие могло привести к убийству. Это лишило бы их материала для своих собственных работ.

Миссис Берк заметно улыбнулась, и Уинтринхэм снова изумился, как хорошо она владеет собой. Однако это помогло ему сделать следующий шаг.

— Тогда, если это невозможно, и я соглашусь с вами, что подобная мелодрама вряд ли могла иметь место в действительности, то не было ли у него других врагов, у которых были особые причины ненавидеть его?

В глазах миссис Берк промелькнула едва заметная тень, но она быстро овладела собой.

— Даже если что-то подобное и могло иметь место, — тон ее голоса продолжал оставаться бесстрастным и спокойным, — вряд ли можно было ожидать такого развития событий.

Из чего Дэвид мог заключить, что Освальд Берк скорее сам мог убить, чем быть убитым. Он постарался прояснить ситуацию.

— Мне кажется, что у кого-то существовали достаточные причины его ненавидеть. Он мог предупредить его, тот потерял голову и убил его.

— О чем он мог предупредить? — спросила женщина.

Надежды Уинтринхэма не оправдались, и он спросил напрямую:

— Я полагаю, что вашему мужу не приходилось сталкиваться с тем, чтобы его шантажировали?

— Шантажировали! — это слово вызвало у нее негодование, но не более того. — Ах да, теперь я понимаю. Вам известно о прошлогодних заметках в газетах. Как вы понимаете, я не читаю бульварную прессу. Этим делом занимается наш адвокат. Только пару из них можно было назвать оскорбительными. Их остановили. Дело уладили без суда, газеты об этом умолчали. Конечно, это неприлично с их стороны. Мой муж всегда был добр к начинающим художникам. Он уделял им столько внимания и мог рассказывать о них часами.

— Ну, они не всегда находили у него поддержку, — заметил Дэвид. — Довольно часто все обстояло совсем наоборот.

— Только в тех случаях, когда он считал, что они понапрасну тратят время, или чувствовал фальшь в их произведениях.

— Многим казалось, что он поддерживает работы, которые по своей природе были фальшивыми или декадентскими.

— Это вопрос вкуса, — холодно ответила миссис Берк.

— Извините. Нам не следует вдаваться в эту область, тем более что я не слишком хорошо в этом разбираюсь. Но существует проблема отношения к нему студентов и других художников, которые были у него не в чести. Мне не кажется, что кто-либо из них относился к нему с такой злобой, что мог совершить убийство в ответ на оскорбленные чувства. Но люди искусства очень ранимы и легко выходят из себя. Не могли бы вы назвать кого-нибудь из тех, кто заходил к нему и был способен на такой поступок, в припадке ярости, например?